Мир над пропастью - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

В общем, в день юбилея Игорь с большей охотой остался бы дома. Но лишить бабушку удовольствия войти под своды родной школы под руку со взрослым внуком он не мог. Слишком трогательными были ее приготовления. Слишком уж большие ожидания она возлагала на эту встречу.

И он скрепя сердце сделал все, чтобы чаяния бабушки оправдались. Разве мог он тогда заподозрить, что именно этим путем судьба уверенно и неумолимо ведет его к его собственному счастью по имени Аля?

Она, само собой, также не могла этого предположить. Хотя и говорила впоследствии, что несколько месяцев до этой встречи жила словно в предвкушении чего-то прекрасного и необыкновенного. Но Игорь смеялся и относил это скорее на счет богатого женского воображения. Вообще он любил, когда она рассказывала про свою жизнь, тем более что она делала это так мило. Плохого старалась коснуться лишь вскользь, будто неприятности не имели никакого отношения к ней и совсем ее не затронули, о хорошем, наоборот, говорила подробно, вспоминала множество ярких деталей и забавных мелочей.

Аля тогда работала в школе первый год, точнее, второй месяц. Преподавала русский язык и литературу и делала это, как большинство молодых педагогов, с энтузиазмом и удовольствием. В ее личном деле в графе «ФИО» значилось: «Алевтина Викторовна Говорова». Но ей самой ее полное имя, да еще в сочетании с отчеством, казалось слишком вычурным и чужим, словно взятым напрокат у какой-то другой женщины – взрослой, высокой, строгой и властной. Она привыкла быть Алей. И дома, и в своей школе, и в институте. Даже на практике, придя на первый в жизни урок, она так растерялась, что представилась сокращенным именем, вызвав недоумение у вверенных ей учеников. Впрочем, это недоумение быстро переросло в симпатию, а затем и в любовь. Семиклассники обожали свою практикантку, но при этом вовсе не «сели ей на шею» и не «позволяли себе с ней фамильярничать», как стращала Алю после того незадачливого знакомства кураторша практики. Говорова стала единственной студенткой, чьи подопечные на уроках вели себя спокойно и выполняли все, что она им поручала.

После института обращение по имени-отчеству стало казаться вполне естественным. Но к холодному «Алевтина» она так и не привыкла.

Компромисс нашелся сам собой. Первого сентября, знакомясь с ребятами, она неожиданно для себя сказала: «А зовут меня Аля Викторовна». И никто не удивился. Все сразу стали звать ее так – и дети, и учителя; первые – с уважением, а вторые – с симпатией.

«У нашей Аленьки сердечко большое, а ручки маленькие», – беззлобно поддразнивал ее седой физик Павел Петрович, единственный мужчина в педагогическом коллективе, известный ценитель прекрасного пола. «Есть женщины ослепительные, есть обаятельные, а есть просто милые, как наша Алечка. Таких милых ни на кого не меняют. Блекнут рядом с милой женщиной любые красавицы. Я-то знаю», – говорил он так, чтоб она слышала, и улыбался. Аля вспыхивала, смущалась, но ей было приятно. Она вообще была невероятно застенчива, даже диковата, возможно, оттого, что росла без родителей. Отца своего она никогда не видела, а мать умерла, когда девочка была совсем еще маленькой. Ее взяла к себе тетка, сестра матери, жившая в деревне, в часе езды от Озерска, одинокая, не склонная к сантиментам женщина. Там, в Сосновке, Аля окончила среднюю школу, потом перебралась в общежитие и жила в нем пять лет, пока училась в педагогическом. После распределения вопрос о крыше над головой стал особенно остро – каждый день мотаться домой, к тетке, было утомительно и накладно. Пришлось снимать комнату в городе, что при скромной зарплате начинающего учителя тоже было непросто. Поэтому уже через несколько недель после их знакомства Игорь настойчиво принялся уговаривать Алю переехать к ним. Девушка долго отказывалась, она очень стеснялась, не решаясь войти в его семью, и отважилась только незадолго до свадьбы. Но ее опасения оказались напрасными. Стоило худенькой юной учительнице со старой спортивной сумкой через плечо и еще более древним чемоданом в руках появиться на пороге маленькой квартиры в хрущобе на улице Ермолаева, как на нее тут же обрушилось обожание всего дружного семейства Быковых. И в этом не было ничего удивительного. Не любить Алю было невозможно.

– Папа, а почему нельзя быть красивой? – Подняв голову, Настена пытливо и удивленно смотрела на него ярко-голубыми, точь-в-точь как у матери, глазами.

– Ты о чем, Ася? – Игорь отвлекся от воспоминаний.

– Дядя поет, что нельзя быть красивой такой. А мама ведь красивая-красивая. Разве это плохо? – Столько недоумения, даже обиды было написано на ее маленьком личике, что Игорь невольно улыбнулся. Попробуй объясни ребенку все хитросплетения взрослых отношений!

– Нет, милая, не плохо. У нас с тобой не только мама красивая, но и ты красавица. – Ответ отца девочку вполне устроил. Настена кивнула и, крепче уцепившись за его руку, принялась повторять считалку, разученную вчера на уроке английского. Игорь опять углубился в воспоминания.

Он увидел ее сразу, как только вошел в актовый зал, придерживая под локоть нарядную бабушку. Совсем молоденькая девушка, стоя к нему спиной, прикрепляла к шторам гирлянду из воздушных шариков. В любовь с первого взгляда он тогда не верил. Еще меньше верилось в то, что можно влюбиться в женщину вот так – со спины. Но он влюбился. Сразу и наповал. В нежный затылок, на котором каким-то неведомым образом держался тугой узел темно-русых волос. В выбившиеся из прически невесомые летучие прядки. В худенькую шейку с выступающими косточками позвонков, на которую эти прядки спадали. В обтянутые голубым пиджачком хрупкие плечи и высоко поднятые тонкие руки. В стройную талию, такую узкую, что ее, казалось, можно было обхватить двумя ладонями. В длинные ножки, чью точеную линию не могла скрыть даже строгая темно-синяя юбка до середины икры.